Эти глупые люди думают, что любовь есть, а русалок нет. Но мы-то с вами знаем, что все наоборот (с)
Деанон был, поэтому уже можно показать, с чем именно меня занесло на ЗФБ в команду Содома. Это нельзя назвать участием в ФБ в полном смысле - я просто (в удовольствие, надо сказать) перевела чудесный текст с очень вкусным, на мой взгляд, языком оригинала.
Название: do not fight, just go
Переводчик: Mermaid
Бета: Luchenza
Оригинал: do not fight, just go by revolutionnaire
Разрешение на перевод: Запрос отправлен
Размер: Мини, 2 528 слов в оригинале
Пейринг: Бертран Рассел/Людвиг Витгенштейн
Категория: Слеш
Жанр: Драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Бертран Рассел не может больше сохранять здравомыслие Витгенштейна в ущерб собственному.
Текст
Людвиг Витгенштейн точно знает:
1. Он должен всё исправить.
1.1. Если он не исправит всё, Рассел больше никогда с ним не заговорит.
1.2. Если Рассел больше никогда с ним не заговорит, он умрёт.
2. Он должен всё исправить прямо сейчас.
Именно поэтому, следуя логике, он настойчиво стучит в дверь Бертрана Рассела в три утра, останавливаясь только на мимолётные раздумья о том, что разозлит Рассела ещё сильнее. Он уже почти собирается уходить, но слишком поздно, потому что Рассел со скрипом открывает входную дверь, близоруко щурясь и натягивая на ходу банный халат. (Людвиг задаётся вопросом: зачем? Не было ничего неприличного в пижаме, а даже если бы и было, ношение банного халата будто говорит всем, что человек в пижаме, и привлекает к ней лишнее внимание, – в любом случае, Людвигу было не до того - он здесь, чтобы извиниться.)
– Ради Бога, Людвиг! – Бертран вздыхает и прислоняется к дверной раме. – Что на сей раз?
Людвиг весь сжимается, на душе у него скребут кошки, но он переступает через себя:
– Когда вы ранее сказали, что мы не должны говорить о логике, имели ли вы ввиду, что мы вообще не должны разговаривать?
– О, Людвиг, пожа…
– Потому что я просто хотел сказать: я вижу вещи иначе, и, хотя считаю, что вы не правы, это не означает моего неуважения.
– Людвиг, пожалуйста, мы можем поговорить об этом завтра? – Рассел закрывает глаза, массируя виски.
– Нет, не можем. Мы должны поговорить сейчас.
Если они сейчас не поговорят, Людвиг не сможет всё исправить.
Если он не исправит всё, Рассел больше никогда с ним не заговорит.
Если Рассел больше никогда с ним не заговорит, он умрёт.
Поэтому они должны поговорить сейчас.
– Сейчас, – повторяет Людвиг с паническими нотками в голосе.
Бертран вздыхает. Это третий вздох с тех пор, как он открыл дверь, но Людвигу не до подсчётов.
– Хорошо, проходите, – он неохотно отступает, приглашая войти.
– Благодарю вас, – говорит Людвиг, и Рассел снова вздыхает, закрывая за ним дверь.
Он то сидит, то стоит на коленях на холодном деревянном полу в комнате Рассела, вокруг разбросаны документы, рубашка на груди расстёгнута, и, тыча ручкой в одну из книг Рассела, он – впервые в жизни – чувствует себя по-настоящему счастливым.
Он посматривает на Рассела, который растянулся в кресле перед ним, продолжая говорить о суждениях и специальных утверждениях, и выглядит усталым как никогда, но Людвиг всё равно улыбается ему, и Рассел, замолкая на полуслове, улыбается в ответ.
Первый раз касаясь Рассела, он тут же жалеет об этом.
Он отдёргивает руку и мысленно ругает себя: глупец, идиот, что ты наделал, что ты наделал, ты снова всё разрушил, как всегда. Он стыдливо опускает голову, живот скручивает от напряжения. Он думает о том, чтобы развернуться и выйти из комнаты, уехать из Кэмбриджа и никогда, никогда не возвращаться. Да, этой же ночью он уедет, он вернётся в Вену и найдёт другое занятие: без логики и философии и без Бертрана Рассела.
– Людвиг, – мягко говорит Рассел, и в его голосе больше нежности, чем Людвиг когда-либо слышал. Никакого раздражённого выдоха после последнего слога. Звучит мягко и нежно – этого достаточно, чтобы заставить Людвига распахнуть глаза и застенчиво посмотреть на Рассела. Когда их взгляды наконец встречаются, Рассел улыбается.
Он просто не может перестать думать о Расселе.
Даже сейчас, лёжа на спине в канаве под оглушающий звук винтовок и взрывы гранат, мысленно он возвращается к холодным утрам в Кембридже и тёплому чайнику, который, он знал, всегда ждал его в гостиной Рассела.
Не было никаких сомнений в гениальности Людвига.
Даже если он сам так никогда не думал, это было первое, что Рассел заметил в нём. Это выделялось, будто сияние или шрам на лице. И как очаровательно наивен он был! Так печально не осведомлён о собственном потенциале! Сама мысль, что Людвиг нуждается в нём, чтобы поверить в себя, была невыносима.
Рассел так устал от претенциозных мальчиков, слоняющихся по Кембриджу, не обладающих ничем, кроме громкого имени и фамильных амбиций. Но этот мальчик, Витгенштейн, был другим. Он был особенным.
Всё же Рассел знал, что с бедным мальчиком что-то не так. Людвиг был в Кембридже достаточно долго, чтобы привлечь внимание и стать объектом сплетен. До Рассела доходили слухи о семье Витгенштейна: пятеро сыновей, трое окончили жизнь самоубийством. Как скоро семейное проклятие настигнет и этого Витгенштейна?
Сейчас три утра, и Людвиг Витгенштейн яростно расхаживает по его гостиной, его лицо искажено тоской, жилистые руки сжаты в кулаки. Сердце Рассела болит за него и громко бьётся с жестокой уверенностью: если позволить Людвигу сейчас уехать, он никогда больше его не увидит. Кажется, будто только границы комнаты поддерживают в нём жизнь. Рассел успокаивает испуганное сердце и тихо говорит:
– Людвиг.
Шаги на мгновение замирают, без них в комнате пугающе тихо. Витгенштейн поднимает взгляд и смотрит на него глазами побитой собаки.
– Вы думаете о логике или о своих грехах?
– И о том, и о другом.
Шаги возобновляются.
Рассел начинает уставать от Людвига, но никогда ему об этом не скажет. Ему хватает ума понять, что подобное утверждение сокрушит его и, без сомнения, уничтожит. Но Расселу нужно провести черту. Он не может больше сохранять здравомыслие Витгенштейна в ущерб собственному.
Всё это достигает кульминации, когда Людвиг снова неуклюже входит в его комнату, ожидая, пока Рассел откроет дверь, чтобы продолжить свой путь, и выдаёт очередную безумную тираду:
– Я понял, что не так с нами обоими, – объявляет он, тяжело дыша, его руки дрожат, как у одержимого. – Мы слишком разные. Я думаю, нам больше не быть друзьями. Наши идеалы различны. Мы можем говорить о погоде или о жизни, но не о чём-либо другом, требующем хоть каких-то суждений, иначе мы неизменно будем бороться, – он делает долгую паузу, чтобы судорожно вздохнуть. – А я больше не могу этого выносить.
Рассел несколько опешил, если не сказать больше. Да, у них были некоторые разногласия за чаем несколько дней назад, и расстались они на плохой ноте, но Рассел особо об этом не думал. Он и представить себе не мог, что Людвиг примет произошедшее так близко к сердцу. Вот урок, который Рассел извлечёт вовремя: страсть Людвига к нему намного больше его собственной.
– Ну же Людвиг, – умоляет он. – Я думаю, вы слишком эмоционально реагируете. Всё случившееся – следствие наших расшалившихся нервов. Виновата проклятая жара, вот что я вам скажу. В любом случае, я приношу свои извинения, так что не думайте больше об этом. Уверяю вас, всё в полном порядке.
– Это ещё одна проблема! – выкрикивает в отчаянии Людвиг. – Я никогда не знаю, говорите ли вы честно или просто стараетесь казаться вежливым. Вы будто высмеиваете всех, постоянно изъясняясь в этой вашей ужасной обходительной манере.
Вот это – последняя капля. Рассел садится на свой стул и хранит молчание. Людвиг, однако, продолжает свою напыщенную речь:
– Я бы предпочёл, чтобы вы были честны со мной. Грубость я могу вынести, непорядочность – нет. Скажите мне теперь, потому что я больше не могу томиться неведеньем, вы действительно считаете, что мне стоит продолжать заниматься философией? Я действительно… гений (он выплёвывает это слово как проклятие и, возможно, так оно и есть), как вы упорно мне твердите? Возможно, вы просто старались быть вежливым!
Расселу хочется схватить его за грудки и трясти, пока разум к нему не вернётся, или прислонить к стене и вбить в него разум. Но Рассел не произносит ни слова, с преувеличенным вниманием берёт книгу со своего стола и слепо её листает, не осознавая смысла.
– Ну? Вы собираетесь говорить мне правду или нет? – зло вопрошает Людвиг.
Рассел глубоко вздыхает.
– Всё, что пожелаете, - говорит Рассел, растягивая слоги и шипя их сквозь стиснутые зубы, сдерживаясь из последних сил. – Немного самоконтроля.
Людвиг выбегает в полной тишине.
Ужас, узнаёт Рассел, – самая изумительная вещь. Он возникает в мёртвой точке сердца, захватывая его целиком, превращая в глыбу льда, и скоро этот холодный яд распространяется по сети ваших кровеносных сосудов в каждую точку тела: в животе превращается в страх, верхние и нижние конечности делает вялыми, добирается до кончиков пальцев на руках и ногах – они цепенеют. Это ослабляет тело и парализует душу. Ужас действует как болезнь или даже чума.
Людвиг приглашает его на концерт тем вечером, и, когда он не приходит, гнев Рассела превращается в сожаление и тревогу. Он встаёт посреди концерта и почти бежит через концертный зал, снедаемый страхом, уничтожающим остатки его достоинства.
Он борется с болезнью ужаса, когда тот захватывает каждый нерв в его теле, приводя мозг и конечности в действие. Игнорируя недовольные возгласы дам рядом с ним, он прокладывает себе путь по проходу, спеша прочь из концертного зала на ледяной ночной воздух. Его глаза лихорадочно обшаривают вестибюль, надеясь, отчаянно надеясь найти своего свирепого австрийца, прячущегося среди колонн с пылающим взглядом и нахмуренными бровями.
– Людвиг! – кричит он в пустоте, и жестокое, как насмешки школьников, эхо вторит ему. Сердце Рассела неуклонно начинает трепетать в груди, всё сильнее ударяясь о грудную клетку.
Витгенштейна здесь нет. Очень странно. Он говорил об этом концерте на протяжении нескольких месяцев – Рассел ещё помнит ликование, написанное на его лице, когда он согласился пойти с ним. Что в целом мире могло оторвать Витгенштейна от его любимой музыки? Людвиг любил музыку больше жизни, и для него пропустить концерт, которого он так долго ждал, означает… О нет! Паника почти мгновенно охватывает Бертрана, и он выбегает из театра, садится в первое попавшееся такси и кричит на водителя, чтобы попасть в Кембридж как можно быстрее.
Скорость, с которой они мчатся по дороге, едва ли может сравниться с ритмом сердца Рассела, которое бьётся всё быстрее по мере приближения Кембриджа.
Смерть преследовала Рассела с детства, уведя сначала его мать, затем сестру, а затем и отец отправился за ней как верный пёс. Все годы, что он прожил с бабушкой, он задавался вопросом, когда же Смерть придёт и за ней тоже, что она в итоге и сделала. Смерть забрала уже многих людей, которыми он дорожил, и вот она снова здесь, чтобы увести ещё одного.
Но на сей раз он сразится с ней. Он отправится навстречу и нанесёт удар прежде, чем она заберёт Людвига Витгенштейна. Он должен. Ради философии ли, ради потомства или ради себя – он не знал и это его не волновало. Но он знал, что должен спасти Витгенштейна во что бы то ни стало.
Эти мысли проносятся в голове Рассела, пока они едут в Кембридж. Они вновь и вновь раздаются внутри как рёв военных барабанов.
Наконец, они в Кембридже. Уже наполовину выбравшись из машины, Рассел пихает в руку таксисту десятифунтовую бумажку. Он бежит весь путь до комнат Людвига, охваченный ужасом, почти уничтожившим его гордость. Он перебегает через дорогу, проносится по внутреннему дворику и спотыкается все три лестничных пролёта в своём жёстком костюме и, к тому времени как достигает двери Людвига, он едва может дышать. Но ему не до того. Не останавливаясь, чтобы отдышаться, Рассел со всей силы стучит в дверь, и этот стук созвучен со стуком его сердца.
– Людвиг! – кричит он, когда не слышит шагов за дверью, его голос хрипит от тоски и истощённости. Он снова повторяет имя Людвига надломленным от отчаяния голосом. Он неистово дёргает за дверную ручку и удивляется, когда она легко поддаётся.
Дверь распахивается.
Рассел едва вползает в комнату, чувствуя подступающую дурноту. В панике он забыл об ужасе в его венах, но сейчас страх вернулся вместе с ледяной тяжестью в груди. Он щёлкает выключателем, почти ожидая найти Людвига в луже крови или свисающим с потолка.
Но вместо этого, к его огромному облегчению, Рассел находит его тихо сидящим в кресле, с лицом, покоящимся на руках, всё ещё в той же одежде, в которой он был ранее.
– Людвиг? – Рассел осторожно приближается, когда фигура отворачивается от света.
Безумная дробь его сердца немного стихает, поэтому Рассел подходит к креслу и встаёт на колени как кающийся грешник перед разъярённым божеством.
– Людвиг, я прошу прощения, – шепчет он. Он извиняющимся жестом кладёт ладонь на колено Людвига и слегка сжимает его. – Я сожалею, что пошёл на конфликт. Это моя вина. Я не должен был быть настолько холоден. Мне правда очень жаль.
– Всё хорошо, Людвиг, пожалуйста, – умоляет Рассел, его голос срывается от отчаяния.
Людвиг ничего не говорит, но позволяет себе упасть вперёд, на Рассела, пока тот не остаётся единственным, что удерживает его от падения на пол. Рассел обнимает его, кончиками пальцев прослеживая контур каждого позвонка сквозь тонкую рубашку, и думает, что всё здравомыслие в мире не стоит одного этого момента.
Примечания
1. Часть про логику и грехи – реальная история, которую очень любил пересказывать Бертран Рассел:
"Он имел привычку приходить ко мне в полночь и, как дикий зверь, ходил взад и вперёд в возбуждённом молчании в течение трёх часов. Однажды я спросил его: «Вы думаете о логике или о своих грехах?» «И о том, и о другом», - ответил он, продолжая шагать. Я боялся заикнуться о том, что пора спать. Было похоже, что если он покинет меня, он покончит жизнь самоубийством".
2. Последняя часть основана на одном из писем Рассела:
"Я провел ужасные часы с Витгенштейном вчера между чаем и обедом. Он начал анализировать все, что было плохого между мной и им. Я сказал, что, по моему мнению, с обеих сторон это все нервы, а на глубине все в порядке. Тогда он сказал, что он никогда не знает, когда я говорю правду, а когда — просто из вежливости. Я разозлился и не отвечал ни слова. А он продолжал и продолжал. Я сел за стол, взял ручку и стал смотреть в книгу, но он все продолжал. Наконец я сказал резко: “Все, что вам требуется, это немного самоконтроля”. Тогда он наконец ушел с трагическим выражением на лице. Перед этим он звал меня на концерт, но сам, конечно, не пришел, и я боялся, что он покончил собой. Так или иначе, я нашел его после концерта в его комнатах (я сразу ушел с концерта, но сначала не мог его найти) и сказал ему, что я прошу прощения за жестокость и говорил с ним так, чтобы ему стало лучше".
Название: do not fight, just go
Переводчик: Mermaid
Бета: Luchenza
Оригинал: do not fight, just go by revolutionnaire
Разрешение на перевод: Запрос отправлен
Размер: Мини, 2 528 слов в оригинале
Пейринг: Бертран Рассел/Людвиг Витгенштейн
Категория: Слеш
Жанр: Драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Бертран Рассел не может больше сохранять здравомыслие Витгенштейна в ущерб собственному.
Текст
Не борись
1
1
Людвиг Витгенштейн точно знает:
1. Он должен всё исправить.
1.1. Если он не исправит всё, Рассел больше никогда с ним не заговорит.
1.2. Если Рассел больше никогда с ним не заговорит, он умрёт.
2. Он должен всё исправить прямо сейчас.
Именно поэтому, следуя логике, он настойчиво стучит в дверь Бертрана Рассела в три утра, останавливаясь только на мимолётные раздумья о том, что разозлит Рассела ещё сильнее. Он уже почти собирается уходить, но слишком поздно, потому что Рассел со скрипом открывает входную дверь, близоруко щурясь и натягивая на ходу банный халат. (Людвиг задаётся вопросом: зачем? Не было ничего неприличного в пижаме, а даже если бы и было, ношение банного халата будто говорит всем, что человек в пижаме, и привлекает к ней лишнее внимание, – в любом случае, Людвигу было не до того - он здесь, чтобы извиниться.)
– Ради Бога, Людвиг! – Бертран вздыхает и прислоняется к дверной раме. – Что на сей раз?
Людвиг весь сжимается, на душе у него скребут кошки, но он переступает через себя:
– Когда вы ранее сказали, что мы не должны говорить о логике, имели ли вы ввиду, что мы вообще не должны разговаривать?
– О, Людвиг, пожа…
– Потому что я просто хотел сказать: я вижу вещи иначе, и, хотя считаю, что вы не правы, это не означает моего неуважения.
– Людвиг, пожалуйста, мы можем поговорить об этом завтра? – Рассел закрывает глаза, массируя виски.
– Нет, не можем. Мы должны поговорить сейчас.
Если они сейчас не поговорят, Людвиг не сможет всё исправить.
Если он не исправит всё, Рассел больше никогда с ним не заговорит.
Если Рассел больше никогда с ним не заговорит, он умрёт.
Поэтому они должны поговорить сейчас.
– Сейчас, – повторяет Людвиг с паническими нотками в голосе.
Бертран вздыхает. Это третий вздох с тех пор, как он открыл дверь, но Людвигу не до подсчётов.
– Хорошо, проходите, – он неохотно отступает, приглашая войти.
– Благодарю вас, – говорит Людвиг, и Рассел снова вздыхает, закрывая за ним дверь.
2
Он то сидит, то стоит на коленях на холодном деревянном полу в комнате Рассела, вокруг разбросаны документы, рубашка на груди расстёгнута, и, тыча ручкой в одну из книг Рассела, он – впервые в жизни – чувствует себя по-настоящему счастливым.
Он посматривает на Рассела, который растянулся в кресле перед ним, продолжая говорить о суждениях и специальных утверждениях, и выглядит усталым как никогда, но Людвиг всё равно улыбается ему, и Рассел, замолкая на полуслове, улыбается в ответ.
3
Первый раз касаясь Рассела, он тут же жалеет об этом.
Он отдёргивает руку и мысленно ругает себя: глупец, идиот, что ты наделал, что ты наделал, ты снова всё разрушил, как всегда. Он стыдливо опускает голову, живот скручивает от напряжения. Он думает о том, чтобы развернуться и выйти из комнаты, уехать из Кэмбриджа и никогда, никогда не возвращаться. Да, этой же ночью он уедет, он вернётся в Вену и найдёт другое занятие: без логики и философии и без Бертрана Рассела.
– Людвиг, – мягко говорит Рассел, и в его голосе больше нежности, чем Людвиг когда-либо слышал. Никакого раздражённого выдоха после последнего слога. Звучит мягко и нежно – этого достаточно, чтобы заставить Людвига распахнуть глаза и застенчиво посмотреть на Рассела. Когда их взгляды наконец встречаются, Рассел улыбается.
4
Он просто не может перестать думать о Расселе.
Даже сейчас, лёжа на спине в канаве под оглушающий звук винтовок и взрывы гранат, мысленно он возвращается к холодным утрам в Кембридже и тёплому чайнику, который, он знал, всегда ждал его в гостиной Рассела.
Просто действуй
Не было никаких сомнений в гениальности Людвига.
Даже если он сам так никогда не думал, это было первое, что Рассел заметил в нём. Это выделялось, будто сияние или шрам на лице. И как очаровательно наивен он был! Так печально не осведомлён о собственном потенциале! Сама мысль, что Людвиг нуждается в нём, чтобы поверить в себя, была невыносима.
Рассел так устал от претенциозных мальчиков, слоняющихся по Кембриджу, не обладающих ничем, кроме громкого имени и фамильных амбиций. Но этот мальчик, Витгенштейн, был другим. Он был особенным.
Всё же Рассел знал, что с бедным мальчиком что-то не так. Людвиг был в Кембридже достаточно долго, чтобы привлечь внимание и стать объектом сплетен. До Рассела доходили слухи о семье Витгенштейна: пятеро сыновей, трое окончили жизнь самоубийством. Как скоро семейное проклятие настигнет и этого Витгенштейна?
*
Сейчас три утра, и Людвиг Витгенштейн яростно расхаживает по его гостиной, его лицо искажено тоской, жилистые руки сжаты в кулаки. Сердце Рассела болит за него и громко бьётся с жестокой уверенностью: если позволить Людвигу сейчас уехать, он никогда больше его не увидит. Кажется, будто только границы комнаты поддерживают в нём жизнь. Рассел успокаивает испуганное сердце и тихо говорит:
– Людвиг.
Шаги на мгновение замирают, без них в комнате пугающе тихо. Витгенштейн поднимает взгляд и смотрит на него глазами побитой собаки.
– Вы думаете о логике или о своих грехах?
– И о том, и о другом.
Шаги возобновляются.
*
Рассел начинает уставать от Людвига, но никогда ему об этом не скажет. Ему хватает ума понять, что подобное утверждение сокрушит его и, без сомнения, уничтожит. Но Расселу нужно провести черту. Он не может больше сохранять здравомыслие Витгенштейна в ущерб собственному.
Всё это достигает кульминации, когда Людвиг снова неуклюже входит в его комнату, ожидая, пока Рассел откроет дверь, чтобы продолжить свой путь, и выдаёт очередную безумную тираду:
– Я понял, что не так с нами обоими, – объявляет он, тяжело дыша, его руки дрожат, как у одержимого. – Мы слишком разные. Я думаю, нам больше не быть друзьями. Наши идеалы различны. Мы можем говорить о погоде или о жизни, но не о чём-либо другом, требующем хоть каких-то суждений, иначе мы неизменно будем бороться, – он делает долгую паузу, чтобы судорожно вздохнуть. – А я больше не могу этого выносить.
Рассел несколько опешил, если не сказать больше. Да, у них были некоторые разногласия за чаем несколько дней назад, и расстались они на плохой ноте, но Рассел особо об этом не думал. Он и представить себе не мог, что Людвиг примет произошедшее так близко к сердцу. Вот урок, который Рассел извлечёт вовремя: страсть Людвига к нему намного больше его собственной.
– Ну же Людвиг, – умоляет он. – Я думаю, вы слишком эмоционально реагируете. Всё случившееся – следствие наших расшалившихся нервов. Виновата проклятая жара, вот что я вам скажу. В любом случае, я приношу свои извинения, так что не думайте больше об этом. Уверяю вас, всё в полном порядке.
– Это ещё одна проблема! – выкрикивает в отчаянии Людвиг. – Я никогда не знаю, говорите ли вы честно или просто стараетесь казаться вежливым. Вы будто высмеиваете всех, постоянно изъясняясь в этой вашей ужасной обходительной манере.
Вот это – последняя капля. Рассел садится на свой стул и хранит молчание. Людвиг, однако, продолжает свою напыщенную речь:
– Я бы предпочёл, чтобы вы были честны со мной. Грубость я могу вынести, непорядочность – нет. Скажите мне теперь, потому что я больше не могу томиться неведеньем, вы действительно считаете, что мне стоит продолжать заниматься философией? Я действительно… гений (он выплёвывает это слово как проклятие и, возможно, так оно и есть), как вы упорно мне твердите? Возможно, вы просто старались быть вежливым!
Расселу хочется схватить его за грудки и трясти, пока разум к нему не вернётся, или прислонить к стене и вбить в него разум. Но Рассел не произносит ни слова, с преувеличенным вниманием берёт книгу со своего стола и слепо её листает, не осознавая смысла.
– Ну? Вы собираетесь говорить мне правду или нет? – зло вопрошает Людвиг.
Рассел глубоко вздыхает.
– Всё, что пожелаете, - говорит Рассел, растягивая слоги и шипя их сквозь стиснутые зубы, сдерживаясь из последних сил. – Немного самоконтроля.
Людвиг выбегает в полной тишине.
*
Ужас, узнаёт Рассел, – самая изумительная вещь. Он возникает в мёртвой точке сердца, захватывая его целиком, превращая в глыбу льда, и скоро этот холодный яд распространяется по сети ваших кровеносных сосудов в каждую точку тела: в животе превращается в страх, верхние и нижние конечности делает вялыми, добирается до кончиков пальцев на руках и ногах – они цепенеют. Это ослабляет тело и парализует душу. Ужас действует как болезнь или даже чума.
Людвиг приглашает его на концерт тем вечером, и, когда он не приходит, гнев Рассела превращается в сожаление и тревогу. Он встаёт посреди концерта и почти бежит через концертный зал, снедаемый страхом, уничтожающим остатки его достоинства.
Он борется с болезнью ужаса, когда тот захватывает каждый нерв в его теле, приводя мозг и конечности в действие. Игнорируя недовольные возгласы дам рядом с ним, он прокладывает себе путь по проходу, спеша прочь из концертного зала на ледяной ночной воздух. Его глаза лихорадочно обшаривают вестибюль, надеясь, отчаянно надеясь найти своего свирепого австрийца, прячущегося среди колонн с пылающим взглядом и нахмуренными бровями.
– Людвиг! – кричит он в пустоте, и жестокое, как насмешки школьников, эхо вторит ему. Сердце Рассела неуклонно начинает трепетать в груди, всё сильнее ударяясь о грудную клетку.
Витгенштейна здесь нет. Очень странно. Он говорил об этом концерте на протяжении нескольких месяцев – Рассел ещё помнит ликование, написанное на его лице, когда он согласился пойти с ним. Что в целом мире могло оторвать Витгенштейна от его любимой музыки? Людвиг любил музыку больше жизни, и для него пропустить концерт, которого он так долго ждал, означает… О нет! Паника почти мгновенно охватывает Бертрана, и он выбегает из театра, садится в первое попавшееся такси и кричит на водителя, чтобы попасть в Кембридж как можно быстрее.
Скорость, с которой они мчатся по дороге, едва ли может сравниться с ритмом сердца Рассела, которое бьётся всё быстрее по мере приближения Кембриджа.
Смерть преследовала Рассела с детства, уведя сначала его мать, затем сестру, а затем и отец отправился за ней как верный пёс. Все годы, что он прожил с бабушкой, он задавался вопросом, когда же Смерть придёт и за ней тоже, что она в итоге и сделала. Смерть забрала уже многих людей, которыми он дорожил, и вот она снова здесь, чтобы увести ещё одного.
Но на сей раз он сразится с ней. Он отправится навстречу и нанесёт удар прежде, чем она заберёт Людвига Витгенштейна. Он должен. Ради философии ли, ради потомства или ради себя – он не знал и это его не волновало. Но он знал, что должен спасти Витгенштейна во что бы то ни стало.
Эти мысли проносятся в голове Рассела, пока они едут в Кембридж. Они вновь и вновь раздаются внутри как рёв военных барабанов.
Наконец, они в Кембридже. Уже наполовину выбравшись из машины, Рассел пихает в руку таксисту десятифунтовую бумажку. Он бежит весь путь до комнат Людвига, охваченный ужасом, почти уничтожившим его гордость. Он перебегает через дорогу, проносится по внутреннему дворику и спотыкается все три лестничных пролёта в своём жёстком костюме и, к тому времени как достигает двери Людвига, он едва может дышать. Но ему не до того. Не останавливаясь, чтобы отдышаться, Рассел со всей силы стучит в дверь, и этот стук созвучен со стуком его сердца.
– Людвиг! – кричит он, когда не слышит шагов за дверью, его голос хрипит от тоски и истощённости. Он снова повторяет имя Людвига надломленным от отчаяния голосом. Он неистово дёргает за дверную ручку и удивляется, когда она легко поддаётся.
Дверь распахивается.
Рассел едва вползает в комнату, чувствуя подступающую дурноту. В панике он забыл об ужасе в его венах, но сейчас страх вернулся вместе с ледяной тяжестью в груди. Он щёлкает выключателем, почти ожидая найти Людвига в луже крови или свисающим с потолка.
Но вместо этого, к его огромному облегчению, Рассел находит его тихо сидящим в кресле, с лицом, покоящимся на руках, всё ещё в той же одежде, в которой он был ранее.
– Людвиг? – Рассел осторожно приближается, когда фигура отворачивается от света.
Безумная дробь его сердца немного стихает, поэтому Рассел подходит к креслу и встаёт на колени как кающийся грешник перед разъярённым божеством.
– Людвиг, я прошу прощения, – шепчет он. Он извиняющимся жестом кладёт ладонь на колено Людвига и слегка сжимает его. – Я сожалею, что пошёл на конфликт. Это моя вина. Я не должен был быть настолько холоден. Мне правда очень жаль.
– Всё хорошо, Людвиг, пожалуйста, – умоляет Рассел, его голос срывается от отчаяния.
Людвиг ничего не говорит, но позволяет себе упасть вперёд, на Рассела, пока тот не остаётся единственным, что удерживает его от падения на пол. Рассел обнимает его, кончиками пальцев прослеживая контур каждого позвонка сквозь тонкую рубашку, и думает, что всё здравомыслие в мире не стоит одного этого момента.
Примечания
1. Часть про логику и грехи – реальная история, которую очень любил пересказывать Бертран Рассел:
"Он имел привычку приходить ко мне в полночь и, как дикий зверь, ходил взад и вперёд в возбуждённом молчании в течение трёх часов. Однажды я спросил его: «Вы думаете о логике или о своих грехах?» «И о том, и о другом», - ответил он, продолжая шагать. Я боялся заикнуться о том, что пора спать. Было похоже, что если он покинет меня, он покончит жизнь самоубийством".
2. Последняя часть основана на одном из писем Рассела:
"Я провел ужасные часы с Витгенштейном вчера между чаем и обедом. Он начал анализировать все, что было плохого между мной и им. Я сказал, что, по моему мнению, с обеих сторон это все нервы, а на глубине все в порядке. Тогда он сказал, что он никогда не знает, когда я говорю правду, а когда — просто из вежливости. Я разозлился и не отвечал ни слова. А он продолжал и продолжал. Я сел за стол, взял ручку и стал смотреть в книгу, но он все продолжал. Наконец я сказал резко: “Все, что вам требуется, это немного самоконтроля”. Тогда он наконец ушел с трагическим выражением на лице. Перед этим он звал меня на концерт, но сам, конечно, не пришел, и я боялся, что он покончил собой. Так или иначе, я нашел его после концерта в его комнатах (я сразу ушел с концерта, но сначала не мог его найти) и сказал ему, что я прошу прощения за жестокость и говорил с ним так, чтобы ему стало лучше".
@темы: Творчество
-
-
22.03.2014 в 16:24